 Нашел на прозе... Мурашки пробежали. Незаконченный рассказ
Нашел на прозе... Мурашки пробежали. Незаконченный рассказ
Это последний незаконченный рассказ нашей КатеРиночки...
Она писала его в больнице... Строка оборвалась вместе с её жизнью...
Даже в последние минуты она пыталась донести до нас своё страстное стремление жить... Она словно завещала нам не сдаваться и верить, любить и ценить жизнь...
ЖИТЬ
Длинные ленивые капли сползали по стеклу, перечёркивая окно мокрыми крестами. На улице ещё шёл дождь, очищая, умывая, прихорашивая спящую землю.
У меня по лицу текли горькие бессмысленные слёзы, слезы, не приносящие успокоения, не врачующие измученную ожиданием приговора душу, а безжалостно, беспощадно, немилосердно выжигающие последние капельки надежды. Вопрос не стоял ребром, не перечёркивал мои планы, мои мечты, мои желания, а просто выворачивал их наизнанку, издевательски тряся обратной стороной, невидимой врачам. Жить без ног, без возможности шуршать хрупкими осенними листьями, без надежды пробежаться по прохладной утренней росе, уминая нежную летнюю траву босыми ступнями. Всё это, конечно, ни в какой степени не влияло на решение, принятое врачами во имя сохранения человеческой жизни. Моей жизни, в которой придётся менять абсолютно всё.
- Лина, Линочка, я понимаю тебя золотце, но ты подумай о дочке. Надо, обязательно надо делать эту операцию. Человек такое существо, что ко всему привыкает, и ты привыкнешь. Мы все любим тебя, доченька, - голос матери звучал глухо, глупо и неубедительно.
Я всмотрелась в родное морщинистое лицо с тонкой полоской крепко сжатых бескровных губ и упрямо качнула головой.
- Это моя жизнь, мама. И мне, пойми, только мне, решать, нужна ли она. А потом, я хочу дождаться заключения профессора. Он обещал приехать на этой неделе, - я отвечала скорее для себя, чем для матери. – Ты лучше поезжай к Дорочке, она сегодня до самого вечера одна, у Андрея много работы.
Мама посидела, всматриваясь в моё лицо. Я постаралась натянуть на себя маску спокойствия и умиротворения, но, судя по несчастному страдальческому взгляду матери, получилось у меня неубедительно. Мама ушла, оставив меня мучаться невысказанными сомнениями и бесконечным перетиранием возможных способов выхода из сложившейся ситуации. Возможных решений было всего два, и они оба совершенно меня не устраивали. Проклятые ноги почти не болели, а только зудели, словно искусанные неисчислимыми полчищами гигантских комаров. Я откинула край больничного одеяла и с ненавистью посмотрела на пятна, плотно покрывавшие мои голени. А ещё месяц назад я собиралась с Дорой на море. Мы купили яркие пляжные полотенца с разноцветными весёлыми рыбками, стильный бирюзовый купальник мне и цыпляче-жёлтый Доре. Оставалось около двух месяцев до долгожданного отпуска, когда бесшабашный рокер попытался врезаться в наш «Нисан». Парня муж спас, резко свернув с его пути, но я, крепко пристёгнутая к переднему сиденью, послужила тараном, впечатавшись со всего маху в бетонную стену придорожного магазинчика. Недаром говорят, что место рядом с водителем самое опасное. Так и оказалось. Теперь я лежу тут и мой ещё достаточно молодой организм, почему-то давший непонятный врачам сбой, вместо того, чтобы заживлять пораненные конечности, решил их отторгнуть. Ампутация. Слово, так похожее на безобразного морского спрута, плавает в моём воспалённом от ужаса мозгу. Не буду врать, что мне не хочется жить. Хочется, ещё как хочется. До боли хочется жить, до нервных колик под измученным сердцем, до кома в горле, до дрожи в руках. Но именно жить, а не существовать, прикованной к инвалидному креслу, день ото дня хиреющей и закисающей в душном пространстве комнаты. Жить это же не значит есть, пить, дышать. Жить это совсем другое. Мои мысли перенесли меня на несколько лет назад. Тогда мы только познакомились с Игнатом, моим будущим мужем и отцом нашей дочери. Игнат дарил мне на каждом свидании букетик маленьких жёлтых роз в горшке, и через месяц моя комната могла легко соперничать по широте ассортимента с любым цветочным магазином. По выходным мы встречались в нашем парке, где под звуки просыпающегося леса бегали по пустым тропинкам, подгоняемые спортивным азартом и звеняще-прозрачной душистой прохладой, пронизанной птичьими трелями. Энергичные спортивные пробежки заканчивались у меня в квартире не менее интенсивным здоровым сексом. Потом марш Мендельсона, слегка завистливые улыбки подружек и рождение Доры, ставшей лучшим подарком на годовщину знакомства.
Дождь ещё сильнее забарабанил по стеклу, словно желая подчеркнуть значимость принимаемого решения. Стиснув кулаки, я пыталась уговорить себя, что нужно жить, жить ради дочери, ради самой жизни, но мозг упрямо подсовывал картинки безрадостной унылой инвалидности. Мне мерещились сцены будущих измен мужа, жалостливые заинтересованные взгляды вездесущих соседей, и я сама, озлобленная, рано постаревшая и жалкая в своей беспомощности. Слёзы застыли где-то в черепной коробке, глубоко внутри, разрывая мою голову изнутри болезненным непрекращающимся жжением. Очнулась я оттого, что кто-то потянул меня за рукав халата. Нехотя открыла глаза, постаравшись придать взгляду несуществующую твёрдость, и удивлённо застыла, с интересом глядя на разложенную передо мной шахматную доску.
- Сыграем, доченька! – скорее утвердительно, чем вопросительно изрекла приветливо улыбающаяся старушка. – Я пока тут валяюсь, всю квалификацию потеряла. Домой приеду, муж меня в пух и прах разнесёт.
Я ещё думала, как вежливо, но категорично отказаться от неожиданного предложения, а старушка невозмутимо напевая под нос арию из Евгения Онегина, уже расставляла шахматные фигуры.
Сухонькая ручка с цепкими, какими-то птичьими пальцами шустро сделала первый ход, не дожидаясь моего ответа. Я, вспомнив свои скудные познания в области шахматной науки, вопреки своей воле, тоже передвинула пешку. Надо ли говорить, что партию я проиграла, и сама расставила по-новой фигуры, молча предлагая продолжить состязание. Во время третьей игры я присмотрелась к своей противнице, наконец, заметив, что та сидит в блестящем инвалидном кресле. Под толстым коричневым пледом угадывались очертания культей ног. Старушка заметила мой испуганный взгляд и, мелко засмеявшись, весело отрапортовала:
- Арина Тимофеевна. А тебя Лина величают?
Я кивнула и в который раз сделала неверный ход, в третий раз отдав пальму первенства сопернице.
Арина Тимофеевна сложила шахматы и откинулась на спинку кресла, с изучающим видом разглядывая моё раскрасневшееся лицо.
- А я двух сыновей родила без ног, - неожиданно заявила она, потерев переносицу под очками и смешно поморщив острый нос.
- Двух сыновей? А как? – моему изумлению не было предела.
- А так. Замуж вышла и родила. Вот они мои соколы, - Арина Тимофеевна вытащила маленькую фотографию из нагрудного кармана кофты.
Я взяла снимок. С глянцевой карточки на меня смотрели два молодых мужчины, хвастливо держа перед собой толстую длинную рыбу.
- Рыбачить любят. Таких лещей мне приносят,
© Copyright: Ринка, 2009 |
Комментарии могут писать только авторизированные пользователи |
|
 |
